«Афонский бунт»

В связи с тем, что распря между иноками по вопросу почитания имени Божия не утихала, 2 декабря 1912 года свыше ста человек братии Фиваиды с разрешения скитского начальства созвала собор «для рассмотрения противоположных мнений о имени «ИИСУС» Христове, которые причиняли раскол и смущение духовное почти во всем русском монашестве на Святой Горе Афонской» с целью «стать твердо во св. истине, согласно Священного и Святоотеческого Писания, умиротвориться между собой, жить в мире любви, единодушия и единомыслия». После подробного анализа основных тезисов рецензии инока Хрисанфа и книги схимонаха Илариона по всем обсуждаемым пунктам (всего 10 пунктов) братия осудила рецензию и поддержала учение старца Илариона.

В начале 1913 года братия Андреевского монастыря потеряла всякое доверие к игумену Иерониму, который в январе попытался устроить показательное изгнание активных имяславцев из монастыря. В качестве зачинщиков раздора были выбраны трое: монах Петр, монах Викторин и иеромонах Илиодор. Был созван собор наиболее уважаемых двенадцати старцев скита. Но подсудимые потребовали вызова на собор старейшего его члена архимандрита Давида, сочувствовавшего имяславцам и не приглашенного на собор. После прихода о. Давида был зачитан обвинительный акт о подстрекательстве к бунту. На защиту обвиняемых монахов неожиданно для всех присутствовавших встал молодой писарь Порфирий, по долгу службы находившийся на соборе. Он с гневом обличил игумена «в неправомыслии о Имени Господнем» и напомнил о тех «хульных словах по отношению к Имени Господнем», которые слышал от о. Меркурия. После этого выступления на соборе «началось препирательство, окончившееся тем, что, выходя из залы заседания о. Давид воскликнул: «Братия, бегите: ваш игумен еретик. Он перед всем собором отрекся от Иисуса»». Вслед за о. Давидом удалились и остальные соборные старцы.

В связи со срывом осуждения имяславцев игумен решил созвать более представительный собор старейших иноков скита. На собор, который состоялся 8 января, явилось 60 человек старшей братии (по другим сведениям 80) и, узнав о начале заседания по волновавшему всех вопросу, к залу подошли и монахи из младшей братии. Во время заседания был поднят вопрос о подлинности Открытого письма отца игумена о. Антонию (Булатовичу), в котором он писал о неприятии учения Булатовича, изложенном в его сочинениях и в частности в статье «О почитании Имени Божия». Статья в свое время была напечатана в журнале Андреевского скита по благословению архимандрита Иеронима. О. Иероним начал было утверждать, что письмо подделано Булатовичем для возмущения братии, но игумену указали на его собственноручную подпись. В ходе заседания в зал проникли монахи, не приглашенные на собор. И заседание стало совершенно неуправляемым – на о. Иеронима и сочувствовавших ему посыпались обвинения в имяборчестве и хуле на имя Господне. Братия почти единогласно потребовала смены игумена.

Тем временем, о. Антоний (Булатович) был вдалеке от происходивших в Андреевском скиту событий. Все его время занимало составление книги «Истина о Истине», содержащей запись беседы инока Досифея со старцем Амвросием, катехизическое изложение в вопросах и ответах сущности учения о имени Божием, рассуждение об имени Божием «Иисус», выдержки из Слова св. Димитрия Ростовского на Обрезание Господне.

Книга «Истина об истине» «неугомонного А. Булатовича» была издана в начале 1913 г. в Константинополе в количестве 5 тыс. экземпляров. «Эта брошюра, – писал в «Истории Афонской смуты» монах Пахомий (Павловский), – была разослана многим русским инокам и, кроме того, Булатович нашел лицо, переведшее брошюру на греческий язык, тоже напечатал, но разослать ее не удалось, ибо греческие власти, узнав о ней, уничтожили ее. В этой брошюре, кроме разглагольствований об обоготворении имени Иисус, Булатович, желая приравнять свое учение к учению св. Григория Паламы, дошел до смешного и совершенно вздорного вывода, что всякое слово, исшедшее из уст воплощенного Сына и Слова и записанное в Евангелии евангелистами есть Сам Бог». В брошюре, пишет далее о. Пахомий, мы встречаем и такие богословские выводы: «Страстью Своею на Кресте и излиянием Божественной Своей Крови Христос оправдал Свое Имя «Спаситель», а Воскресением Своим оправдал Свое Имя – «Бог». Вот почему это «Имя есть Имя паче всякого Имени», как говорит Апостол». Небрежность богословского языка и боевой напор автора в подобных выкладках делали его позицию весьма уязвимой, позволяя читателю прийти к выводам, не содержащимся в оригинале. По прочтении подобного текста может сложиться мнение, что имя «Иисус» выступает как нечто первичное к Самому Господу Иисусу Христу, Который должен был на Голгофе придать дополнительную силу Своему имени, «оправдать» его на Кресте.

В этой же брошюре содержится рассказ о состоявшемся в августе 1912 года визите схимонаха Досифея к авторитетнейшему старцу о. Амвросию, пребывавшему на Афоне более 55 лет и жившему в Зографе. На вопрос о. Досифея о начавшейся смуте в афонских монастырях о. Амвросий ответил: «От века еще не бывали такие еретики! Имя Иисус так неразрывно с Богом, что можно сказать, что Имя Иисус есть Сам Бог, ибо как можно отделить имя от существа? – это невозможно. Имя Иисус есть истинный Бог; невозможно спастись без Имени Иисуса. О еретиках же сих есть написано, что в последнее время будут еретики хуже первых; эти то и суть те страшные еретики, кои сладчайшее и спасительное Имя Иисус отвергают, то есть уничижают, аки простое человеческое и немощное, бессильное! Сии то и суть слуги антихристовы, ибо они поносят Святейшее Имя Божие». «Тогда я сказал, – продолжает о. Досифей: Как же нам быть и что мне делать? Молчать ли и ждать, каков будет конец, или говорить и писать в обличение их заблуждения?» На это старец ответил: «Вам молчать об этом нельзя, но надо и говорить, и писать во славу Имени Божия. Но только не спорить, ибо спор не есть от Бога. Если же дело будет доходить до спора, то лучше оставь и отойди от зла, и сотворишь благо». О. Досифей возразил: «Но если я так буду делать, то меня изгонят, и останусь без всего; чем я жить тогда буду?» «Бог покроет вас Своею благодатию и нужды не будет, ибо блаженны суть стоящие за Имя Господне и изгнанные правды ради», – ответил старец Амвросий. Судя по развитию событий, именно этими словами руководствовались имяславцы когда с необычайным жаром и дерзкой настойчивостью принялись составлять и всеми доступными средствами распространять свои апологетические и обличительные сочинения в защиту «боголепного почитания Имени Божия». Однако споров, оскорблений и насилия с обеих сторон осмотрительный совет старца предотвратить не смог.

О. Антоний вел довольно замкнутую жизнь, пребывая безвыходно в Благовещенской келии и общаясь с 3–4 близкими ему иноками Андреевского скита. Закончив работу над книгой, он должен был 1 января ехать в Салоники для сдачи книги в печать. 30 декабря о. Антоний прибыл на пристань, но на море поднялась сильная буря, больше недели не дававшая пристать к Афону пароходам. 6-го января на Афон прибыл пароход из Салоник, доставивший о. Иеронима. «9-го января около захода солнца показался дымок парохода, шедшего из Кавалы и который должен был отвезти меня в Салоники, – вспоминал о. Антоний. – Но в это самое время прибыл из скита о. Константин и передал мне всеобщую просьбу братии возвратиться в обитель и не оставлять ее в эти трудные минуты. Господу угодно было так удивительно удержать меня на Святой горе от предпринятого мною отъезда необычайной бурей».

10 января по приглашению о. Игумена в Андреевский скит прибыли проэстосы – старцы монастыря Ватопеда – которые, по словам монаха Пахомия, испытав о. Иеронима и о. Давида, признали первого – православным, а последнего – еретиком. В то же время в скит прибыл о. Антоний (Булатович) и направился в храм, где должен был проходить общий собор братии монастыря. Тогда же впервые после короткой встречи летом 1912 года встретились о. Антоний и о. Давид, проводившие замкнутую и необщительную жизнь.

На соборе братия составила обращение в Святейший Синод о смене игумена, под которым подписалось 4/5 состава монастыря (300 братий). Братское заявление гласило: «Я, нижеподписавшийся, верую и исповедую, что Имя Божие и Имя Господа Иисуса Христа свято само по себе, неотделимо от Бога и есть Сам Бог, как то многие Святые Отцы исповедали. Хулителей и уничижителей Имени Господня отметаюсь, как еретиков, и посему требую смены игумена Иеронима». На место игумена абсолютным большинством голосов был избран архимандрит Давид, много лет подвизавшийся в затворе. Но из-за противодействия Ватопеда поставление игумена затягивалось. 12 января в Ватопеде состоялся собор 12-ти старцев, на который были приглашены представители Андреевского скита, в числе которых был и Булатович. Старцы потребовали переизбрания игумена закрытой баллотировкой из четырех кандидатов монахами, пробывшими в иночестве не менее пяти лет на Св. Горе. Представители Андреевского скита согласились с этим условием и перед уходом получили запечатанный конверт с решением Ватопеда по рассматриваемому вопросу. Конверт был немедленно вскрыт и монахи обнаружили, что решение, изложенное здесь, не соответствует тому, что было заявлено им соборными старцами. Послание старцев Андреевским скитянам состояло из четырех пунктов: 1) низложение отца Иеронима – свершившийся факт; 2) выборы отца Давида – недействительны (не проведено предварительное избрание четырех кандидатов и закрытого голосования); 3) отец Атоний (Булатович) должен быть удален из скита; 4) те, кто «примут новую веру, проповедуемую отцами Антонием и Иларионом в книге «На горах Кавказа», будут признаны еретиками, изгнаны со Святой Горы и отлучены от церкви». Естественно, что такое решение не устраивало депутатов скита, т. к. согласно четвертому пункту этого определения, большинство братии должно было быть изгнано со Святой Горы за поддержку имяславского учения. Представители скита заявили, что в таком виде решение Ватопеда они принять не могут, в свою очередь председатель собора старцев о. Аркадий отказался изменить формулировки письма. Делегатам пришлось вернуться в Андреевский скит ни с чем.

По дороге они узнали, что в скиту за время их отсутствия ситуация еще более накалилась. Всю ночь «иеронимовцы» убеждением, подарками, обещаниями должностей и санов склоняли колеблющихся монахов на свою сторону. «При этом они хвалились, что и о. Давида, и всех его сторонников они выгонят из скита, потому что Ватопед на их стороне». О. Антоний позже вспоминал о тех тяжелых минутах: « «Что же теперь нам делать?», – вопросил я спутников. «Да что же больше, – ответил Божий простец и мудрец духовник и соборный старец Сергий, – как то, что делают греки: выгоним Иеронима и больше ничего». Но мне не хотелось применять этой суровой меры к своему бывшему духовнику, отцу и игумену, и я надеялся ограничиться только отнятием игуменского посоха, печати и переводом его из игуменской келии в другую. У ворот нас поджидала наиболее ревностная братия – человек 30–40 – и с горечью поведала нам о дерзких и наглых выходках иеронимовцев, о их прещениях и угрозах. Медлить было невозможно, ибо с каждой секундой промедления положение могло только обостриться и усложниться и довести стороны до того, что каждая вооружилась бы, чем могла, и дело дошло бы до кровопролития».

За этим последовало событие, которое оставило серьезный отрицательный след в истории имяславского движения и в дальнейшем использовалось как один из главных аргументов при доказательстве их неблагонадежности и «революционной» настроенности: игумен вместе с 18-ю его сторонниками были силою выставлены за пределы Андреевского скита. Через несколько месяцев этот факт послужил поводом для изгнания всех русских святогорцев, сочувствовавших имяславию, за пределы Афона.

Решение об изгнании «имяборцев» было принято сразу же после возвращения депутатов из Ватопеда. По свидетельству о. Иеронима, он и его сторонники числом сорок человек собрались в зале заседаний соборных старцев. Сюда же и явились о. Антоний со своими единомышленниками. Булатович потребовал о. Иеронима сдать игуменство добровольно. «Последовал паки запрос от о. Антония Булатовича. «Сдаешь свое имущество?» И затем он, сделав крестное знамение и произнеся имя Св. Троицы: «Во имя Отца и Сына и Св. Духа!», вскочил на стол, за которым я сидел, с целью броситься на меня и закричал по-военному: «Ура! Ура!» Что по-видимому было сигналом к атаке. Все его единомышленники набросились на православных, которых бунтари называли «имяборцами» и затем началось побоище». В дневнике монаха Николая Протопопова, очевидца и участника сражения, мы находим следующее свидетельство: «Был великий бой с обеих сторон. Сперва кулаками, а потом один другого давай таскать за волосы. Это было чудное зрелище. Внизу руки, ноги, туловища, а вверху виднелась одна шерсть. И начали вытаскивать из этой кучи по одному человеку в коридор, где братия стояла в две шеренги, получая добычу и провожая кого за волосы, кого под бока и с приговором, кого за что бьют, чтобы он знал». В результате 18 противников имяславцев во главе с игуменом Иеронимом были изгнаны из скита, через несколько дней скит покинуло еще более 30 человек.

Через два дня о. Давид был вторично избран на игуменское место, причем от процедуры, предложенной Ватопедом, братия отказалась и отдала за него 307 подписей. Ватопед утвердил избрание нового игумена, но поставление отложил на несколько дней, сославшись на требование российского посольства.

Реакция властей на беспорядки в Андреевском скиту не замедлила себя ждать: греческие солдаты заняли посты у ворот скита, и 20 января на Афон прибыл представитель Российского посольства вице-консул Щербина. Щербина пригрозил отдать братию скита «на растерзание грекам» и заявил, что правительство требует восстановления отца Иеронима в должности игумена.

Но 23 января произошел неожиданный перелом: на братском соборе Пантелеимонова монастыря в присутствии вице-консула игумен отец Мисаил уничтожил имяборческий «Акт об исповедании веры во Имя Божие» от 20 августа 1912 года и поставил свою подпись под исповеданием иноков–имяславцев, из монастыря были удалены 8 активных противников имяславцев (в том числе о. Алексий (Киреевский), монах Денасий (Десятковский), духовник о. Агафодор). В монастыре это событие было отмечено, как долгожданная Пасха – весь день раздавался непрерывный колокольный звон, монахи со слезами целовались, приветствуя друг друга пасхальными словами: «Христос воскресе!» Отец Антоний (Булатович) был делегирован братией в Санкт-Петербург для защиты имяславия в Святейшем Синоде и перед правительством.

После отъезда о. Антония ведущая роль в стане имяславцев переходит к певчему Пантелеимонова монастыря монаху Иринею (Цурикову). Причем религиозные волнения в русских монастырях, по свидетельству действительного статского советника П.Б. Мансурова, посетившего Афон в марте 1913 года с целью выяснения возможности установления над русскими монастырями на Афоне управления из России, «достигли высшей точки возбуждения, рознь между монахами наблюдается не только в Андреевском скиту, но и во всех русских монастырях на Святой Горе». «Только очевидцы знают насколько тяжела была атмосфера в монастыре для тех, кто не поддавался новоизмышленной ереси. Было заметно, что как только кто начинал склоняться к Иларионовскому учению (заблуждаться), так среди бунтовщиков проявлялся дух нетерпимости, братоненавистничества, злобы, вражды и насилия по отношению к братии, не разделявших их религиозных заблуждений и подобный инок делался каким-то мрачным, желчным, раздражительным, хотя бы даже раньше отличался кротостью и мягкостью нрава», – вспоминал о. Пахомий.

В апреле 1913 года на Афон прибывает «доканчивать свою жизнь в тишине и покаянии» синодальный миссионер игумен Арсений. Ознакомившись с сутью догматических споров, о. Арсений, принявший в свое время пострижение в Пантелеимоновом монастыре и пользовавшийся значительным авторитетом в среде афонских иноков, занял активную про-имяславскую позицию. 11 апреля им был учрежден «Союз Архангела Михаила исповедников Имени Божия», предназначавшийся «для противодействия распространяющемуся имяборчеству и для предохранения от общения с имяборцами». Союз рассылал свои листовки по всей России. «Тогда временно ослабевшее насилие, – пишет о. Климент, – приняло ужасающий размер. Имебожники, по приказанию своих главарей, стали сторониться от неприемлющих нового догмата, как от зачумленных, не стали с ними кушать за одним столом; в соборном храме отвели место в притворе, строго возбранив входить во внутренний храм и прикладываться к св. иконам. Священникам было воспрещено кадить их. Угроза, укоризна и брань на них слышалась более, чем на новоначальных. Нельзя было поручиться за их безопасность. Жизнь для православных в скиту до того стала невыносима, что многие задумали бежать из него. Один из переживших это время со скорбию сказал: «Ужас братии во время бунта до 13-го января в сравнении с ужасом времени владычества Арсения в скиту – ни что иное, как его тень»». 28–30 апреля по указанию игумена Арсения из Андреевского скита было изгнано около 25 монахов, еще несколько десятков человек покинули скит самостоятельно. Во время одного из многочисленных соборов о. Арсений вместе с о. Давидом предали анафеме и проклятию архиеп. Антония (Храповицкого), игуменов Мисаила, Иеронима и Максима.

Деятельность о. Арсения оборвалась совершенно неожиданно – перед одной из проповедей, во время которой он планировал «сказать нечто «великое»», с ним случился удар, и он был парализован, лишившись способности говорить и передвигаться. Скончался о. Арсений 20 августа 1913 года на Афоне и как «еретик» был похоронен без отпевания за оградой церковного кладбища. Этот случай анти-имяславская партия использовала в качестве яркого доказательства гнева Божия на сторонников «имяборческой ереси», противящихся церковной власти.

Еще по теме:

Миф и формы мифологического освоения мира. Происхождение искусства
Мифология (как совокупность мифов) — это первоначальная форма собственно духовной культуры человечества. За время своего существования человечество создало универсальные культурные феномены, позволяющие лучше понимать друг друга, ощущать ...

Индия под влиянием Британии
Начиная с ХVIII в. Индия попадает под влияние Британии (до 1947 г.). Это было не только подчинение цивилизации совершенно другого типа, но сюда была принесена новая техническая культура. Но она оказалась очень устойчивой. Отторжение чужер ...

Историческая мысль
Патриотические настроения, характерные для немецких гуманистов, проявились и в их отношении к прошлому. Увлекаясь античностью, они в большей мере, чем в Италии, обращались к средневековой истории родины. Сходными были интерес главным обра ...